|
Авторcтво: Тимкин Юрий Николаевич, кандидат исторических наук, доцент, Вятский социально-экономический институт (г. Киров) |
Позднее смысл изменился: русские слова «варяга», «варяжа» стали означать «корзинщик, коробейник»; владимирское диалектное «пройдоха, босяк, прощелыга», украинское «борец («внутренние варяги» – настоящие борцы за новую идею!), крепкий, рослый человек». В современном русском языке под «варягами» понимают пришлых людей во властных структурах, иностранцев.
Первоначальное происхождение и значение этнонима «варяги» остается до сих пор дискуссионным. Сторонники скандинавоязычия варягов, норманисты, полагают, что данный этноним: заимствован из древнескандинавского voeringr, от vár «верность, порука, обет», т. е. «союзники, члены корпорации». Под «внутренними варягами» мы понимаем те силы, которые подготовили и осуществили радикальные перемены, что обеспечило переход от киевского периода истории, к московскому, от московского – к императорскому, от него – к советскому, а затем – к современному. «Внутренние варяги» – это выражение зародившейся антисистемы в рамках того или иного цикла русской истории, это закономерный продукт развития, возникающий в условиях:
1. завершения очередного цикла исторического развития (киевского, московского, императорского, советского);
2. исчерпания внутренних творческих сил правящей элиты; влияния идущих извне импульсов.
Характерные черты «внутренних варягов»:
1. отрицание идей и ценностей (иногда не всех) предыдущего цикла развития;
2. заимствование извне идей и принципов организации;
3. на начальном этапе – зависимость от зарубежья (Золотая Орда в московский период, Западная Европа в императорский период, зависимость успеха Октябрьской революции от победы революции на Западе, ориентация
на «евростандарты» как на некие эталоны в настоящее время);
4. к концу цикла приобретают «почвеннические» черты и теряют свою активность.
Возникновение феномена «внутренних варягов».
Объективная основа феномена «внутренних варягов» обусловлена спецификой формировавшейся после крещения Руси культуры, в частности, вызреванием так называемых дуальных моделей. Их анализу посвящены работы культурологов Б.А. Успенского и В.М. Живова. Так, Б.А.Успенский констатирует цикличность в развитии культуры, когда каждый из циклов – киевский, московский, императорский (продолжим – советский и современный) – «ориентирован на решительный отрыв от предшествующего» [1, с.3]. Радикальный отрыв от старого и отсутствие сколько-нибудь значительных нейтральных элементов в культуре приводило к тому, что новое создавалось из трансформации старого, так сказать, выворачивание его наизнанку. Такие дуальные модели каждого из исторических циклов обусловлены, как показал Б.А. Успенский, феноменом «антиповедения», восходящему к славяно-русским языческим, а по сути своей ведическим, или праведическим, культурно-религиозным ценностям.
Впервые «внутренние варяги» появляются в условиях ордынского господства. К их числу можно отнести Ивана Калиту, Ивана III. Они порывают с политическими традициями Киевской Руси, становятся верными проводни-ками ордынской политики и фактически ведут себя как те первые варяги, которые радикально ломали родовые устои, строили древнерусскую государственность, насаждали чуждую русичам христианскую церковь.
Вспомним характеристику Ивана Калиты, данную К.Марксом: «…смесь заплечных дел мастера, лизоблюда и верховного холопа». Высказывание звучит очень резко, односторонне, и все же не лишено смысла. Петр I по большому счету – это «революционер на троне»: ломал, кощунствовал, мордовал, подражал, просвещал… И строил голландский Парадиз в устье
Невы…. Отсюда – необходимость в опоре на иностранцев. Его преемники остро реагировали на «евростандарты»: дочь Петра I Елизавета заимствовала моду, а «духовная дочь» Екатерина II – идеи французского просвещения.
Большевики формировались как тотальная мировоззренческая оппозиция и Московскому православному царству, и императорской России. Они, говоря словами Б.А. Успенского, стали зеркальным отрицанием ценностей императорской России, и фактически возрождали ценности Московского православного царства, но только в вывернутом наизнанку виде.
Большевики опирались на чуждый России марксизм, который приобрел различимые черты нетеистической религии, напоминавшей русские дохристианские культы и … буддизм. В целом, большевики открыли «хронологический колодец», по которому на поверхность социально-политической и культурной жизни выплеснулась древнерусская архаика. Так, большевистская партия являлась корпорацией (как и варяги!) профессиональных революционеров, а современная Российская Федерация чем-то напоминает Русь как «федерацию княжений». Совершенно удивительным феноменом ныне стало русское неоязычество, идеологи которого сознательно возводят свои идеи к древнерусскому язычеству.
Современные «единоросы» стали фактически преемниками большевиков, но только в вывернутом наизнанку виде. Об этом свидетельствуют следующие характерные черты:
1. они сохранили большевистскую корпоративность (например, ЕдРо как поздняя КПСС и т.д.);
2. опираются на заимствованные на Западе и чуждые России ценности либерализма, демократии и правового государства, которые изменились у нас до неузнаваемости;
3. изменяют под эти «неузнаваемые» ценности (ср. большевизм и марксизм!) социум, политическую сферу, экономику, формируют «нового» человека (ср. советская «Молодая гвардия» и ее современная преемница наоборот). Для части политической элиты характерно осознанное желание восстановить досоветские имперские традиции.
Причина появления «внутренних варягов».
Историко-философский аспект обусловлен характером течения исторического времени в России. Философ Н.А. Бердяев отмечал: в «русской истории есть уже пять периодов, которые дают разные образы. Есть Россия киевская, Россия времен татарского ига, Россия московская, Россия петровская и Россия советская. И, возможно, будет еще новая Россия». Похожие мысли высказывал и историк В.О. Ключевский. Вектор развития каждого из периодов можно описать в виде цикла: рождение, достижение зрелости и расцвет, старение («застой») и гибель. Онтологическая природа цикличности обусловлена сохраняющимся началом, которое у русских лежит в основе менталитета и мировоззрения. Восточное христианство радикально не отвергло дохристианские ценности, а приспособилось к ним, частично изменилось само и частично изменило их.
В основе сохраняющейся у нас архаической онтологии по М. Элиаде лежит цикличность, т.е. «вечное возвращение» к изначальным языческим образцам, заложенным в начале русской славянской этнической истории.
Философ В.М. Бакусев, размышляя о природе «вечного возвращения», замечал: «Идея вечного возвращения… обладает архетипической природой, т.е. ее источник находится вне сознания, хотя реализуется она именно сознанием…». Такую идею «нельзя мыслить, в нее можно только верить, поэтому (опять-таки, с точки зрения философии и мышления вообще) «вечное возвращение» – учение, в сущности, религиозное, и притом антихристианское» [2. с.148]. В индуистской Вишну-пуране эта идея получила классическую формулировку: «Все существа имеют рождение, детство и юность. Затем приходит старение, а потом для всех наступает смерть. Мертвые обретают новые рождения, и это не может быть иначе. Но нет возрождения без причины» [3, с.22].
Политический аспект появления «внутренних варягов» связан с качествами политической власти, игравшей структурообразующую роль в истории послеордынской России. Историки Ю.С. Пивоваров и А.И. Фурсов, анализируя цикличность в истории России, ввели ключевые понятия «русская власть» и «русская система». Русская политическая власть с ордынского времени – «демиург, создававший «классы» и даже само «общество» (в том
смысле, в каком этот термин употреблялся в XIX в.)». Для правящей элиты каждого из циклов политическая власть являлась высшей ценностью, что обусловило неразборчивость в средствах для ее достижения и удержания.
Идеологическое засилье приводило к появлению антисистемного идеологического вируса (западничества Петра I, большевистской революционности в конце XIX в., демократического инакомыслия во второй половине XX в…). Согласно психоисторической концепции Л. Де Моза, в исторические периоды, предшествовавшие большим войнам и революциям, или связанными с ними, происходит выход архетипов коллективного бессознательного, которое и определяет поведение не только правящей элиты, но и народов. Если взглянуть на гипотезу «внутренних варягов» с этой точки зрения, то в истории России часто встречаются свидетельства о предчувствии завершения того или иного исторического цикла. Так, раскольники во второй половине XVII в. были убеждены в скором приходе Антихриста, и появление Петра I служило доказательством истинности провидческих высказываний раскольников.
Потрясения начала XX в. «проведывали» многие русские люди в течение всего XIX в.: образ «стихии» в «Медном всаднике» А.С. Пушкина, кровавое свержение царизма у М.Ю. Лермонтова, предсказания Серафима
Саровского и т.д. Аллюзии на эту тему нашли отражения в революционных песнях («вихри враждебные веют над нами, темные силы нас злобно гнетут…), многочисленных стихах, плакатах и т.д.
В огромном наследии швейцарского ученого Карла Юнга ключевое место занимает концепция коллективного бессознательного. Речь идет не о самих архетипах, а о архетипических представлениях, проявляющихся в мифологии, религии, фольклоре, языке, менталитете и т.д. Разумеется, они уникальны у каждого народа. Юнг связывал архетипы и их функционирование с инстинктами, рассматривал их как психосоматические образования, занимающие промежуточное положение между инстинктом и образом. Архетипический образ и воплощает, и пробуждает инстинкт; и служит обозначением цели инстинкта.
Поскольку архетипические слои психики в каком-то смысле фундаментальны, они производят образы и ситуации, которые имеют огромное воздействие на человека, захватывая и удерживая его, зачастую с сопутствующим этому ощущением тайны и ужаса; он не сможет остаться незатронутым. Разумеется, поворотные моменты в жизни как отдельного человека, так и социума во многих случаях происходят вследствие архетипической деятельности.
Русское крестьянство, вплоть до начала XX в. жило традиционной жизнью, в которой определяющую роль играли архаические пласты русского мировоззрения. Учитывая, что крестьяне составляли абсолютное большинство населения страны, архаика оказывала мощное влияние на все русское общество, его социальную, политическую, экономическую, культурную и религиозную жизнь. В этих условиях архетипические представления воспринимались как понятные и родные.
Итак, мощная языческая (ведическая или праведическая) мировоззренческая традиция в русской жизни и особенности политического развития послеордынской России актуализировали архаичный тип исторического развития – «вечное возвращение», в котором важную роль играли «внутренние варяги».
Литература
1. Успенский Б.А., Лотман Ю.М. Роль дуальных моделей в динамике русской культуры (до конца XVIII в.)// Труды
по русской и славянской филологии, XXVIII. Ученые записки Тартусского университета. Вып. 414. Тарту, 1977.
2. Бакусев В.М. «Заратустра» или «Заратуштра»? Автор, герой и его прототип в «Also sprach Zarathustra» Ф.
Ницше// Вопросы философии. 2006. №9
3. Бурба Д. Зеркало русского индуизма. Неизвестный Лев Толстой. – М., 2006
Поделиться:
